Посмеялись ихватит. Смех первых дней «Кинотавра» сменили могильные пения— долгие, протяжные, местами переходящие ввой. Такой вышла мистическая драма Василия Сигарева (автор «Волчка»— лучшего фильма «Кинотавра»-2009) «Жить». Хотя герои вней, вопреки названию, скорее предпочитают умирать.
Василий Сигарев— автор большой энергии, богатого негативного личного опыта ипристального интереса кпограничному состоянию жизни исмерти. Его «Волчок» разбирал насоставляющие иррациональную природу кровных связей. Тогда девочка, впервые увидевшая мать вшесть лет, встречает ее— пьяную, грубую, постоянно скем-то трахающуюся,— так, будто инебыло этого расставания. Сдетской, всепоглощающей, почти животной любовью. Амать (сильнейшая роль Яны Трояновой, получившей приз занее на»Кинотавре»), наоборот, какжила, так ипродолжила жить— будто еедочери несуществовало вовсе.
Уже впервом фильме Сигарев экспериментировал сформой, зачто получил немало упреков визлишней театральности. Новсе ужасы главных героев, какидраматический финал строго вытекали израссказанной истории, оставляя после себя одновременно ощущение полного мрака— иполной ясности.
Фильм «Жить»— три новеллы, соединенные водно произведение. Вкаждой изних герои остаются безсамого дорого человека: мужа, детей, отца. Адальше, пословам режиссера, начинается настоящая смерть— то, что происходит сживыми после потери близких.
Формально «Жить» посравнению с»Волчком»— произведение более высокоорганизованное. Новнем поразительно мало жизни, даисмерть— мертвая. Непугает, неубеждает инеисцеляет. Только бьет обухом поголове— чередой ссадистским упорством растянутых сцен, никак несвязанных друг сдругом кадров инатурально раскрашенных трупов детей. Иужтутты, действительно, начинаешь выть вслед заавтором иего героями.
Этот вой растет вдецибелах ввысь, ноему болезненно нехватает глубины. Нет истории, нет драмы, нет границ художественного произведения— инет его сердца, мышц икостей. Отсвоих героев, какиотсебя, Сигарев оставляет только боль иэтот ужас отпредчувствия (или последствия) смерти близкого человека. Такой подход кработе хорош дляактеров— иони максимально, награни нервного срыва, вживаются вроль. Яна Троянова ссумасшедшими глазами беззвучно шепчет «мама» вэлектричке, иэто действительно очень сильно— прямой разговор спотусторонним миром. Норежиссер, отпуская ввольный полет свое подсознание, должен либо представить взамен богатый внутренний мир, либо какие-то небывалые поубедительности икрасоте образы. JОднако Сигарев неосмысляет действительность, атолько еевоспроизводит— сплошным, невыбранным потоком.
Стечением фильма появляются яркие эпизоды, ноистории по-прежнему нет, ичтобы забрать зрителя втуже яму, выкопанную подгроб, изкоторой вещает автор, онснова иснова показывает крупный план мертвых дочерей, усиленный вдесять раз восхитительно красивойи (вданном случае) чудовищно нечуткой камерой Алишера Хамидходжаева. Дочери, конечно, ненастоящие— это муляжи, надкоторыми поработал высококлассный гример Павел Горшенин. Делавший, какправильно отметил Сигарев, тусамую посмертную маску Высоцкого дляодноименного фильма Петра Буслова. Уфильмов нет ничего общего, ипластический грим (действительно, впечатляющий) неработает вобоих случаях поразным причинам, ноитог один: вкладывая слишком много труда вто, чтобы создать наэкране абсолютную правду, авторы получают сплошную ложь. Чувствуя это, режиссер сознательно уходит вмистику, новместо того, чтобы подпереть ветхое здание фильма блужданием оживших мертвецов икошмарами маленького мальчика, окончательно крушит его впрах.
Можно поверить, что оттрупа детей, вынесенного изтеплого помещения намороз, идет пар— словно они еще дышат. Можно представить, что сошедшая сума оттакой картины мать пойдет накладбище откапывать гробы. Вжизни (анаэкране— тем более) вообще может произойти все что угодно. «Жить» нельзя назвать «чернухой». Оннеудался совсем подругим причинам. Кажется, что история, рассказанная Сигаревым, гораздо больше его возможностей исил. «Жить»— нестолько фильм, сколько ночной кошмар. Нонепридуманный автором, аидущий изнутри. Расшифровка чужого безумия безпопытки его понять. Точнее, неудачная попытка. Амежду тем, понять его— дело первейшей важности.
Так ужвышло, что сегодня вомногом оттого, сможетли режиссер Сигарев обуздать свои страхи, аследом переплавить свою ярость, боль инеоспоримый талант впо-настоящему цельное художественное произведение— зависит судьба целого жанра российского социального кино. Социального посути, анепоформулировке взаявке наочередные миллионы отгосударства. Наблюдать заэтим процессом временами также мучительно, какСигареву иего актерам его осуществлять. Новыхода нет. Всем нам— изрителям, ирежиссерам— надосрочно что-то делать. Потому какдальше так жить— нельзя.