В Минсκе один из основателей и руковοдитель международнοй компании EPAM Systems, занимающаяся разрабοткοй заκазногο программногο обеспечения, бывает всегο несκолько дней в месяц. Поэтому день расписан буквально по минутам. Ровно в 11 заκанчивается встреча с клиентами и начинается наше интервью, которое должно закончиться ровно в 12, потому что начнется новая встреча. Но беседуя с Арκадием Добκиным, никогда не сκажешь, что он входит в десятκу самых влиятельных бизнесменов Беларуси. Спокοйный, неторопливый, размеренный. Он даже не отвлеκается на разгοвοры по мοбильному телефону! Чемοданный образ жизни выдают разве что характерные сκладκи на рубашке. С 1991 гοда Арκадий Михайлοвич живет в Америке и, так κак егο компания рабοтает в США, Беларуси и Европе, часто перелетает из однοй страны в другую.
«Поκа мыл в Америке посуду, написал 400 резюме»
— У меня правильный образ сложился: вы выходец из Беларуси, реально осуществивший американскую мечту?
— Наверное, да, если говорить штампами… Но на самом деле никакой американской мечты не было. Была мечта жить нормально и заниматься тем, что нравится. Я уезжал из Беларуси в самом конце 91-го, когда ничего не было понятно, что будет, как и когда. В Минске в то время у меня уже была программистская компания, и мне очень хотелось остаться в этой сфере профессионалом.
— Большой был бизнес?
— В Советском Союзе в то время только-только позволили открывать частный бизнес, и так как я был программистом, то и начал работать в этой сфере. Была компания, наверное, человек в 20 — программистский кооператив, так это тогда называлось.
— И вот вы, советский бизнесмен, приехали в Америку, вышли из самолета…
— Бизнесмен — громко сказано. В 1991 году можно было уехать в Америку по родственной иммиграции. В Америке уже 10 лет жила моя сестра, и родители настояли, что мы все должны соединиться вместе там. Английского я почти не знал: читал, писал немного, как технический специалист, но говорить не мог совсем. В кармане было 2000 долларов, все остальное осталось в компании, и было, где остановиться, что было, конечно, очень немало. Вот и все.
— Правда, что первое время вы даже посуду мыли. Или это часть официальной легенды?
— Мыл. 2000 долларов заканчиваются очень быстро: машину купил — и все. У сестры своя семья, свои проблемы. Через полтора-два месяца эйфория испаряется, и ты понимаешь, что нужно все делать самому, тебя тут никто не ждет, и нельзя быть обузой никому. А еще есть дочь, которой семь и она напугана еще больше. А твой английский такой, что на работу могут взять только чудом. Поэтому — да, месяца четыре мыл посуду и одновременно искал работу по специальности. С испугу за это время отправил четыре сотни резюме, мозоли на пальцах были от ручки. И к счастью, в одной крупной компании меня взяли без английского, просто потому, что им нужно было срочно закрыть дырку на два месяца. И как-то они поняли, что я смогу это сделать. Потом закрывал эту дырку полтора года. А через полтора года я уже начал говорить.
— И что стало с вашей компанией в Минске, пока вы мыли посуду?
— Уезжая, я попросил своих сотрудников подождать меня год. Я тогда наивно верил, что как-то придумаю, как работать вместе опять. Но уже через несколько недель в Америке понял, что это была дикая и нереализуемая идея, и что здесь надо выживать. Не забывайте, мы говорим о том, что было 20 лет назад. Сегодня это тяжело представить: интернета не было, никаких мобильных телефонов не было, ничего не было! Чтобы позвонить в Минск, нужно было потратить 4 доллара за минуту, и цена доллара была совсем другая, чем сегодня.
— Ваши сотрудники вас дождались?
— Нет. В 1992 году наступил очень серьезный кризис. Советский Союз, естественно, распался сразу после того, как я уехал. Все изменилось, и компания, и заказы, которые оставались — все это рухнуло и деньги обесценились. Несколько основных ребят начали заниматься другим бизнесом, который вырос в достаточно известную сегодня в стране компанию никак не связанную с программированием. Каждый раз, когда еду из аэропорта, вижу их рекламу в центре города
«Я знаю людей, которые уезжали и в 50 лет, и доκазывали, что мοгут быть хорошими инженерами»
— Вы уезжали в 30 лет…
— Хуже (с улыбкой) — в 31.
— Но даже в 30 лет уже думаешь: вот было бы 25, все можно было бы изменить, да даже в 27 еще не поздно. А в 30 уже хочется стабильности, никуда не хочется переезжать.
— Ну и я тогда думал, что все закончилось: 31 год, не разговариваешь по-английски. Но уезжать или нет в связи с определенным возрастом — не совсем правильная постановка вопроса. Тогда была другая ситуация. Был еще Советский Союз, ощущение, а может быть, и понимание, что у тебя нет никаких возможностей, нет альтернатив. Люди, которые уехали из Советского Союза до 90-х, никогда не думали, что можно будет возвращаться и что-то создавать на своей родине. Переселившись, они нацеливались совсем на другую жизнь. А потом ситуация изменилась, и сейчас совсем другая обстановка, когда люди вполне могут себя реализовать профессионально и не уезжая.
— Вы и сейчас считаете, что стоит свою жизнь менять кардинально, если тебе уже за 30?
— Если есть желание и энергия, то да. Иногда и после сорока можно и после пятидесяти. А когда человек еще и попадает в экстремальные условия, случается все что угодно. Представьте, человек приезжает в новую страну (с языком или без языка), попадает в незнакомую среду, некоторое понимание которой наступит только через несколько лет. Так вот, есть те, кто чувствуют себя стариками в 40 лет и думают о том, как получить государственное пособие и жить «стабильно». А есть люди, которые и в 40 лет готовы получить новую специальность или способны доказать, что они профессионалы высокого уровня в любом месте. Я встречал людей, которые начинали с нуля и в 50, и даже в 60 лет и доказывали, что они отличные специалисты, несмотря ни на что. И я знаю людей, которые в 30 лет уже считают, что жизнь закончилась.
«Я улыбаться в Америке не научился, а вοт дети уже улыбаются»
— Советское образование вам в жизни помогло? Вы все-таки закончили одну из лучших в Минске математическую школу, политех. Или сыграли роль ваши личные качества?
— Очень многие моменты в жизни можно, наверное, рассматривать как везение. У меня родители военного возраста. Мать — коренная минчанка, сумела бежать в 15 лет из минского гетто в лес, в партизанский отряд, после того, как почти вся ее семья — родители, младший брат, другие родные — всего 36 человек — погибли там. Отец войну прошел с 41-го по 45-й, включая всю блокаду в Ленинграде. Сейчас родители живут в Америке, отцу будет 92, матери 86. До моих 7 лет мы жили в коммунальной квартире — две семьи, 5 человек в одной комнате и 4 в другой. Но зато на Площади Победы — и это первое везение! — в 50-ю школу я пошел, потому что это была просто школа по месту жительства. И это действительно была очень хорошая школа и отличные учителя.