На »Кинотавре» наконец хороший день. Не в том смысле, что погода удалась. Солнце светит каждый день, но здесь его почти не замечаешь. В кинозалах важнее другое — хорошее кино.
И за это большое спасибо замечательному режиссеру Александру Прошкину. Автор «Холодного лета пятьдесят третьего», «Русского бунта», «Доктора Живаго» показал свой новый фильм — экранизацию одноименного романа Фридриха Горенштейна «Искупление».
Простая история. Предательство и искупление. Время — 1946 год — диктует свои нормы поведения комсомолке (молодая актриса «Современника» Виктория Романенко), для которой поступок Павлика Морозова — норма. Обиделась на мать (Татьяна Яковенко) за то, что та забыла погибшего геройски на фронте мужа и »крутит» с хромым «культурником» (Андрей Панин). И написала «куда надо» заявление, что мать кормит ее продуктами, вынесенными с работы — из милицейской столовой. И никто зла на нее не держит: ни мать, ни ее друг. Хотя мать тут же сажают. Время такое. И повзрослеть — понять свой поступок, понять, что не »Сталин думает за нас», а отвечать за свои поступки и свою жизнь надо самой, поможет только любовь. Простая история, близкая нам, родившимся в СССР, — станет ли она интересна нынешним ровесникам героев «Исповеди», что поймет в ней «поколение попкорна»? Об этом мы поговорили с Александром Прошкиным сразу же после премьеры.
— Александр Анатольевич, начну с главного: вы считаете, что искупление предательства возможно только такой ценой — потерей любимого человека, которого тоже предали? Донос за донос? Кровь за кровь?
— Никто не может дать рецепт искупления. Но так получается, что вне любви рождается преступление. Любовь, мне кажется, — это единственная панацея в нашей жизни. Люди выживают в этой истории, только вцепившись друг в друга. Не случайно в финале мы видим троих детей. (У главных героинь: дочери, матери и той, кого она приютила в своем доме, — рождается по ребенку. — Е.А.)
— Почему все-таки вы именно сейчас взялись за »Искупление», за эту сложную тему, за трудное для экранного воплощения время?
— Все, что я делаю, связано единой цепочкой. Это попытка понять генезис нации — что с нами происходит. Мне кажется, что все эти 80 с лишним лет чудовищного эксперимента деформировали национальный характер. Притом все нынешние события, которые молодежь воспринимает как новые, я ощущаю как дежа вю. И, мне кажется, пока мы не разберемся с тем, что с нами произошло в XX веке и что за государство мы создали, пока мы не вынесем вердикт по этому поводу, все время будем пребывать в состоянии вялотекущей гражданской войны. Все время будем ругаться, не иметь ясной цели, не видеть перспективы и все время делать шаг вперед, а следом — шаг назад. Мы сейчас стоим одной ногой в прошлом, а другой пытаемся шагнуть неведомо куда. И если мы не разберемся с этим, не договоримся между собой, мы просто исчезнем с карты мира как страна. Периодически в нас разгуливается азиатская жестокость, неприязнь. И задача искусства, мне кажется, умиротворять…
— Показывать свет в конце тоннеля?
— Не то чтобы свет… Но я никогда не снимаю картин про негодяев. Меня их проблемы не интересуют. Так же, как социальные, политически задиристые вещи. Это не задача искусства — это тема журналистики, публицистики. Задача искусства — показать, что всегда есть некий нравственный выход. Что человек многослоен, сложен по своей природе и рождается все-таки для того, чтобы быть счастливым…
И вы знаете, есть несколько теорий, почему случилась эта страшная война — Великая Отечественная. Такое на пустом месте не возникает. Мы совершили страшное предательство самих себя прежде всего. Народ, который почти тысячу лет исповедовал христианство, в одночасье все порушил, смел, предал своих пастырей. Искупление, конечно, должно быть… Власть сейчас приватизировала Победу и говорит не о войне, а о Победе — с фанфарами, со знаменами, с парадами. Как будто у Победы нет цены — 27 миллионов погибших. И фанфары приучают новое поколение к тому, что война — это что-то бодрое, героическое, веселое…
— Как сказала молодая героиня фильма Михаила Сегала «Рассказы», который мы здесь посмотрели: «Я знаю, немцы дошли до »Икеи»!» Вы со своими молодыми актерами говорили об этом? Как они готовились к роли, как погружались в эпоху? Или вам было важнее внешнее их совпадение?
— Мне важно личностное совпадение. Риналь Мухаметов — еще студент, учится у Кирилла Серебренникова. Это мальчик из деревни под Казанью, чистый, без суеты, парень. Я ему начал рассказывать про сцены раскопок тайных захоронений его родителей по сюжету: как это страшно и как это одновременно трудно — ночью, на морозе. А он говорит: «Я знаю, мы зимой папу хоронили». Его папа — шахтер, случайно разбился на машине… Столичному тусовщику, который не несет в себе запах этой жизни, было б сложно сыграть такое.
А в общем, у нынешнего поколения те же проблемы, что были у наших героев, только на пародийном уровне. Сегодняшние красавицы требуют от родителей машины, дорогие тряпки. Я рос в то время. И помню свои ощущения, когда я увидел мальчика, который ел яблоко, на которое у меня денег не было. И я до сих пор не ем белого хлеба, потому что в Ленинграде, где я родился и жил, он появился году в 47–48-м. А был только черный — поэтому только в Питере белый хлеб называется «булка». И как я к белому с детства не привык, так и не смог потом есть…
— Когда «Искупление» выйдет в прокат?
— В ноябре. Телеканалы пока не берут. Им не нужно, потому что мы по разные стороны баррикад. Телевидение прилагает огромные усилия, чтобы погубить российское кино.
— Вы не снимаете про современность, потому что не принимаете ее?
— Мне неинтересно это пошлое время. Милиционеры, олигархи, проститутки — не мои герои. Посмотрите, в любом фильме, даже про обычных людей, появляются эти персонажи. Я прохожу определенные исторические этапы в своих фильмах: «Холодное лето пятьдесят третьего» — смерть Сталина; «Чудо» — 56-й год, XX съезд; «Увидеть Париж и умереть» — начало правления Брежнева; «Живи и помни» — 1945-й; «Доктор Живаго» — в общем, от начала XX века до тридцатых годов. Может, здесь и сейчас это никому и не нужно… Но в Америке одна аспирантка защитила диссертацию о понимании нашей истории через мои картины.
Что такое кино? Это визуализированная национальная идея. Человек с детства смотрит мультики, потом фильмы — и так в него входит через экран то пространство, в котором он живет, и так он ощущает свою родину. Если, конечно, он смотрит снятое на его родине, про его родину…
Сочи.